Владимир Мау: «Задача власти – не изумлять народ, а обеспечивать стабильность»

14 марта2019
Владимир Мау: «Задача власти – не изумлять народ, а обеспечивать стабильность»

Ректор РАНХиГС, профессор, известный экономический историк в интервью журналу «Королевские ворота» рассказал о текущем экономическом положении страны. 

- Как вам послание Президента, Владимир Александрович? Как бы вы пересказали его в двух словах?

- Человек и безопасность – таковы две ключевые темы послания Президента. И это действительно важнейшие темы не только для нашей страны, но и для всего современного мира. Посмотрите выступления лидеров других развитых стран, и вы увидите, что эти две темы являются ключевыми и там. Если далее конкретизировать – то речь идет о будущем социального государства (а оно в цифровом мире претерпит существенные изменения), государственное регулирование экономики, развитие транспортной инфраструктуры (связанность территории, что особенно актуальным становится для больших стран). Опыт последнего десятилетия подтверждает: сейчас страны конкурируют не дешевизной труда и не обилием природных ресурсов, а качеством человеческого капитала и моделями государственного управления. Об этом в послании речь и шла.

- Ничего нового или необычного?

- Социальная повестка и акценты, которые сделаны, естественно, были новыми. Новыми стали конкретные предложения по стимулированию рождаемости, по поддержке пенсионеров. А необычного ничего и не должно быть: задача власти – не изумлять народ, а обеспечивать стабильность и последовательность проводимого курса.

- Могли бы объяснить, что имеется в виду, когда употребляется выражение «человеческий капитал»?

- Речь идет о развитии секторов, связанных с человеком: образования, здравоохранения, науки, культуры, пенсионной системы. Особенность современного мира состоит в том, что сейчас бессмысленно искать некоторые отраслевые приоритеты. В течение многих лет нас спрашивали, что стоит на первом месте: электроника, космос, авиастроение? Но в современном (постиндустриальном или, как говорят, цифровом) мире государственный приоритет на самом деле – человек и инфраструктура. При том, как быстро меняются технологии и отраслевые структуры, говорить, что надо сосредоточить бюджетные ресурсы на какой-то одной отрасли, и она будет передовой, нельзя. В нас живет много реликтов старых индустриальных представлений о «правильной экономике». Например, мы любим говорить об экономическом росте, не учитывая, что он важен не сам по себе, а только как условие увеличения благосостояния людей. Вот в конце 1980-х годов у нас было ускорение развития экономики при одновременном падении благосостояния. Но экономический рост уместен только в той мере, в какой он обеспечивает благосостояние, а не вопреки благосостоянию. Хотя, конечно, бывали эпизоды в нашей истории, когда правительство сознательно шло на ухудшение благосостояния ради экономического роста.

- Какие, например?

- Советская индустриализация, например. Первые пятилетки, то есть конец двадцатых – тридцатые годы прошлого века. Еще был лозунг, сформулированный в немного циничной форме министром финансов [царского правительства] в конце 19 века Вышнеградским: «Не доедим, а вывезем!» Этот лозунг был наиболее последовательно воплощен как раз в сталинской политике, когда деньги сельского хозяйства забирались и передавались на индустриализацию. Но, в конце концов, это дело прошлое, следствие аграрной экономики, трансформировавшейся в индустриальную. В современном мире, где доминируют городские жители, уровень благосостояния населения достаточно высок, сколько бы мы ни были им недовольны. Здесь присутствует двусторонняя связь: эффективным экономическое развитие может происходить только тогда, когда оно обеспечивает рост благосостояния, и одновременно само повышение благосостояния становится фактором экономического роста. Нельзя расти ценой качества жизни. Это очень важный тезис, когда говорят о человеческом капитале.

- Поясните еще одно популярное высказывание: «Люди – это новая нефть».

- На мой взгляд, это довольно пошлая идея. Знаете, в нашей тяжелой истории можно сказать и иначе - «люди – это старая нефть». Ведь и до нефтяного бума советский рост обеспечивался в значительной мере привлечением дешевых (и потому неэффективно использовавшихся) человеческих ресурсов – когда дешевый труд крестьян и заключенных формировал индустриальную мощь страны. Вся советская экономическая история все-таки связана с поиском дешевых ресурсов: сначала перекачка крестьянского труда и доходов от зерна в город, далее труд заключенных, потом, когда все это исчерпалось, начинались кризисы и реформы. «Люди - новая нефть» – красивое выражение, но это нефть заменила дешевый труд, а вовсе не наоборот. Люди – смысл экономики.

- Этот смысл присущ идеалистическому представлению о мире, так?

- Нет, когда вы живете в мире, где технологии обновляются уже не от поколения к поколению, а несколько раз в рамках одного поколения, возможность рывков зависит только от активности людей, а не от устанавливаемых государством «отраслевых приоритетов». Экономические исследования показывают, что если 100 лет назад самые обеспеченные люди трудились меньше, чем бедные, то за последние 30-40 лет богатые, как выясняется, работают больше. Если посмотреть на крупных предпринимателей и топовых миллиардеров глобального списка, то легко увидеть, что их бизнес не унаследованный, а новый. Топ-10 компаний по капитализации практически не включает традиционных фирм, связанных с ресурсами, материальным производством. Это говорит о том, что люди находили конкретные ниши и были способны повести за собой других. Более того, индивидуальное богатство в современном обществе, как мы видим, это не о том, купить ли себе больше автомобилей, костюмов или пообедать три раза вместо одного, а о том, как лечить болезни, решать проблемы экологии или полета на Марс. В какой-то мере это приватизация государства, но не раздачей взяток, а возможностью решать самостоятельно проблемы, которые раньше не были доступны частному лицу. Ведь на самом деле, если мы говорим не о нуворишах, то миссия богатого человека – участие в решении национальных и глобальных проблем в соответствие с лично понимаемыми приоритетами.

- Если посмотреть на Россию: упала цена на нефть – повысились косвенные и прямые налоги, и государство, по впечатлению обывателей, начинает извлекать деньги из доходов людей, а не из других источников.

- Нет, государство может извлекать средства только через налоги, и, кстати, налогообложение у нас не очень высокое. Да и прямые налоги давно не повышались.

- Было невысокое. Сейчас работодатель платит уже больше 30 процентов от фонда оплаты труда.

- Он всегда примерно столько платил. А в других странах платят гораздо больше. Правда, повышение эффективности системы налогообложения и ликвидация возможности уклоняться от налогов часто воспринимается обществом как увеличение налогового бремени. Но это же неправильно и несправедливо! В 1990-е годы, одной из фундаментальных наших проблем был так называемый негативный отбор, когда неуплата налогов являлась не источником получения дополнительных доходов, а условием выживания. В нормальной ситуации, если вы так рискуете, не уплачивая налоги, то получаете дополнительную (по отношению к нормальной) выгоду, но цена товара и услуги все-таки формируется теми, кто налоги платит, и вы оказываетесь неконкурентоспособным. Сейчас мы пришли в ситуацию, когда уклоняться от сборов практически нельзя. Да, непросто, но это все-таки не повышение налогового бремени. И, главное, это гораздо более справедливая ситуация.

- Смотрите, НДС на 2 процента повысился, выросли коммунальные платежи, в шесть раз подорожал вывоз мусора в Калининграде для юридических лиц...

- Дело в эффективности коммунальных служб, функционировании региональных и местных властей, к налогам это не имеет отношения. У нас есть естественные монополии, и они предполагают повышение эффективности. Когда низка конкуренция, тогда самое легкое – повышать тарифы. Но как только возникают попытки ввести на этом рынке соперничество, начинается крик: почему государство уходит и отдает нас в руки частников. Мне кажется, это проблема постепенного формирования ответственной политической партии и ответственной политической среды.

У нас был период полной децентрализации, потом период избыточной централизации. В общем-то, мы страна, федеративная по названию, но не по сути. По факту федеративность предполагает наличие налоговой конкуренции регионов, возможности устанавливать собственные налоги или отказываться от них. У нас эти процессы централизованы. В отличие от многих коллег, я не утверждаю, что мы должны быть только и исключительно федеративной страной. Россия никогда не формировалась из отдельных территорий как федерация, она всегда была единым государством, которое прирастало некоторыми новыми территориями, как правило, на Востоке. В нашей истории фактической федерацией Россия была, пожалуй, только в конце 19-го – начале 20-го века, - со среднеазиатскими ханствами со своими царьками и даже своей валютой, Великим княжеством Финляндским, Царством Польским. Вот это была идеальная федерация. Все, что было до и после, федерацией не было. И мне кажется, мы должны определиться, все-таки Россия должна двигаться по пути к федерации или нет. Аргумент, что Россия слишком большая, на мой взгляд, не работает, по той простой причине, что в современном мире коммуникации таковы, что расстояния не существует. Указ императора не надо везти на Дальний Восток в течение нескольких месяцев, для электронной почты нет преград, живете вы во Владивостоке или в Калининграде.

- Да. Но повышение НДС вы же не будете отрицать? И мы понимаем, что цены выросли не на два процента, а гораздо больше.

- А кто вам говорил, что при увеличении НДС на 2 процента, цены вырастут на 2 процента? В 2015 году никакого повышения налога не было, а цены поднялись на 15 процентов. Помните, что в стране инфляция. У нас целевой показатель – 4. В том, что он несколько превысил уровень из-за увеличения НДС, конечно, ничего хорошего нет, но это проблема как раз решаемая. Технически можно так зажать денежную политику, что повышение НДС не приведет вообще ни к какому росту инфляции, но это плохо с точки зрения бизнеса. Если же власти хотят удерживать инфляцию на целевом уровне, то они должны проводить сверхконсервативную политику, что очень сильно ограничивает возможности денежного стимулирования экономического роста.

- В вашем интервью в газете «Ведомости» речь шла о том, что в России недостаточно тяжелые условия жизни для проведения структурных и институциональных реформ. Это было в начале 2018 года, год прошел, условия изменились?

- Реформы происходят тогда, когда есть серьезные социально-экономические проблемы. У России сейчас ключевая проблема – рост благосостояния. Экономический рост – это очень хорошо, но мы, повторю, прекрасно знаем, как можно его повысить, понизив качество жизни. Кажется, что все очень просто: если повысить зарплаты, то и благосостояние вырастет. Но это не так. На мой взгляд, нынешние национальные проекты, в отличие от решений 2012 года, делают важный шаг к формированию современной модели экономического роста. Тогда экономические разработки были настроены на спрос, они решали, как накормить всех рыбой, раздать деньги, повысить зарплаты. Тогда как в условиях кризиса увеличение издержек не самый эффективный путь. Сегодняшние указы – поворот к экономике предложения. Именно об этом мы в Академии с коллегами много писали, когда готовились к «Стратегии-2020», - о важности перехода от экономики спроса к экономике предложения. То есть, если воспользоваться аналогией, - о том, как дать удочку, которой можно ловить рыбу. Национальные проекты, как раз в основном про инвестиции, про создание базы для экономического роста и роста благосостояния, которое происходит в результате инвестиционного стимулирования, и может вытягивать за собой благосостояние гораздо лучше, чем повышение зарплат. Про это почему-то никто не говорит, но это очень важный поворот в экономической политике.

Вот инвестиционный маневр 1986 года был полностью провален, так как был сделан ценой роста бюджетного дефицита и государственного долга, что привело к катастрофе, хотя два года экономика ускорялась. Здесь очень важно, что такой маневр должен сопровождаться институциональными реформами, о многих из них и Президент, и премьер последнее время говорят. Например, дерегулирование или, как иногда говорят, «регулятивная гильотина» – некоторые условия для облегчения жизни бизнеса. Конечно, сейчас это вызывает некий скептицизм, но проблема назрела, а в других источников роста нет.

- Вы говорите об инвестиционных возможностях и предложениях, но Президент по этой части практически ничего, кроме темы преследования бизнеса, не сказал.

- Когда советская власть в 1921 году приняла декрет о сохранности гарантий вкладов в банках, у одного бизнесмена спросили, понесет ли он деньги в банк, он ответил: «Конечно, нет, ведь вы приняли решение о гарантии сохранности вклада, а не о сохранности жизни вкладчика». Безопасность жизни и собственности – абсолютный приоритет по отношению ко всем другим. Инвестиционный климат – это не про налоговые льготы, это про безопасность.

- В связи с этим хотелось бы узнать, как вы относитесь к идее офшорных зон, одна из которых существует в Калининграде?

- Как к принципу, отношусь к офшорным зонам негативно. Но в ситуации с островами Октябрьский и Русский, – скорее, хорошо. Конечно, речь идет не о развитии региона, а о возврате капитала. Пока это звучит так: «Верните капитал, и вы будете жить примерно на тех же условиях, в которых вы жили в офшорных зонах», то есть бюджет от этого ничего не теряет, но ничего и не приобретает. Потенциально это возвращение капитала под российскую юрисдикцию, а следующими шагами, скорее всего, будет инвестирование в страну.

- Значит, для Калининграда это дырка от бублика?

- Нет, это развитие территории. С точки зрения налоговых поступлений, в краткосрочном плане – ничего, в среднесрочном – это хорошо, потому что возвращающийся бизнес, начнет развиваться, вкладывать в страну и конкретный регион.

- Это вопрос страховки от санкций Запада?

- Отчасти это вопрос санкций. Как говорит Президент, наши зарубежные друзья делают много, чтобы капитал вернулся в Россию. Но есть более широкая задача, которая, в частности, обсуждалась на Гайдаровском форуме в январе. Нам надо преобразовать российскую юрисдикцию не в офшорную, а в комфортную для ведения частной предпринимательской деятельности. Это длинный путь, его нельзя пройти, сделав объявление: а теперь у нас все по стокгольмскому или британскому праву. Шаг за шагом делать российскую юрисдикцию комфортной - серьезная задача. Еще раз - это не про декрет, не про закон о создании зоны, это про правила, традиции, эффективную судебную систему, предсказуемость политических решений. Проделать путь можно, когда нет еще и дешевых незаработанных денег. Недаром в Норвегии, где большие рентные доходы, они не пускаются на текущие бюджетные расходы, там практически нет голландской болезни. Советский Союз и Венесуэла, тратившие все доходы на текущее или инвестиционное потребление, имеют то, что имеют: первая страна рухнула, катастрофические проблемы второй хорошо известны.

Меня удивляют все, кто критиковал Путина за политику стабилизационных фондов, а теперь умалчивают об этой критике. Эти критики даже не извинились. На самом деле то, что мы, хуже, чем Норвегия, но лучше, чем в Венесуэле или Советском Союзе, прошли через кризисы колебаний цен на нефть, – огромная заслуга правительства, которое руководило страной в период президентства Путина. Это была исключительно ответственная политика.

- Не могу не спросить вас про пенсионную реформу. Вы как-то говорили, что нельзя решить проблему повышением возраста.

- Повышать возраст надо было раньше, когда была другая демографическая и налоговая ситуация. Эта проблема, скорее, сводится к сбалансированности всей пенсионной системы, а не к фискальному регулированию. Вопрос о благосостоянии пенсионеров, особенно старших возрастов, не решается деньгами в принципе. Когда людям нужна помощь, уход, хорошие дорогие лекарства, трудно представить, какая должна быть пенсия. Поэтому проблемы пожилых людей – это то, чего пока нет в пенсионной системе, они должны решаться иными методами. Когда-то мы предлагали привязать пенсионный фонд к стабилизационному, который платил бы дивиденды от своих инвестиций.

Другой вопрос состоит в том, что подрастает поколение людей, которые никак на пенсию не рассчитывают. Они ориентируются на частные накопления, вложения в недвижимость, семью – это некая стратегия поколения. Но риск существует всегда: могут рухнуть частные пенсионные фонды, может не повезти с родственниками. Наконец, есть люди, которые воспринимают свою пенсию так: лучше платить большие суммы тем, кто в них реально нуждается, чем маленькие всем, достигшим определенного возраста.

Оригинал статьи